Кругосветка, дни с шестого по девятый. Хакки
Когда я буду в рядах Рабочей партии Курдистана сражаться за курдскую независимость, пусть этот пост останется напоминанием о том, с чего всё начиналось.
Почему мы выбрали именно его?
Похоже, каучсёрфинг в Грузии держится только на турках. В прошлый раз в Тбилиси мы жили у студентов из Трабзона и Измира. Вот и сейчас, полазав по развалинам пещерного Уплисцихе, мы направляемся в Гори в гости к экс-владельцу отеля в Кемере. Анамнез не предвещает ничего хорошего: сорокалетний дядька с одуловатым лицом, да ещё и выходец из Анталии. Мы едем проверять свои шаблоны на прочность. Нас подвозит средних лет грузин с печальными и влажными, как у лошади, глазами. Он рассказывает, как вся его семья бежала из Цхинвала после южноосетинского конфликта, и грустные глаза его становятся ещё грустнее.
Добравшись до Гори, мы ждём нашего хоста, ютясь на ступеньках при входе в банк. Наконец он появляется. Дядька внезапно оказывается очень славным: кормит нас в кафе, помогает продумать маршрут по Турции, заворачивает с собой кучу еды и утром подвозит до трассы. Мы едем в Кутаиси.
Большую часть пути мы проезжаем в пустом кузове небольшого грузовичка, восседая на рюкзаках. Машину заносит на поворотах, и, заваливаясь то на один, то на другой бок, я думаю о том, зачем вообще поехала в эту кругосветку. Хочется, чтобы жизнь была густая, как деревенская сметана, хочется перестать, наконец, всего бояться. Перестать анализировать каждый шаг и слишком много думать. Я еду и думаю о том, как перестать много думать. Когда мы подъезжаем к городу, я так и не успеваю выбраться из этого логического тупика.
В Кутаиси у нас образовался целый выбор хостов. Почему же мы выбрали именно его? Возможно, из-за того, что он успел ответить первым. Возможно, причиной стал указанный в профиле родной город - Мардин, когда Курдистан уже сиял ясной звездочкой где-то на горизонте. Как бы там ни было, череда спонтанных решений привела нас в дом Хакки.
Мы греемся в солнечном пятнышке на террасе Макдака где-то на окраине города, припав к местному вайфаю, когда он появляется на своей огромной BMW. Мы легко узнаваемы с нашими здоровенными рюкзаками, и Хакки окликает нас, высунувшись из окна машины.
-Are you from Mardin? - сразу перехожу к делу я, - Are you Kurdish?
Хакки немного смущается моего напора, но подтверждает теорию о своём курдском происхождении. Я ликую: первый настоящий курд в моей жизни.
Хакки всего 30, но выглядит он минимум на 35. Отчасти виной тому лысина типа "отлив" (мужские лысины бывают двух типов - "отлив" и "озеро в лесу"), отчасти - густая черная борода, отчасти - в целом брутальный вид. Высокий, широкоплечий, с большими руками, он резонирует с большинством курдов, встреченных нами позже. Разве что глаза-черешни у них словно одни на всех. Рядом с Хакки сразу чувствуешь себя в безопасности: он похож на медведя или огромного пса.
Добравшись до дома, мы сбрасываем рюкзаки и засыпаем Хакки вопросами о Курдистане. Он морщится: это слово кажется ему фальшивым. Курды явно не избалованы атрибутами независимости.
Мы отправляемся гулять по городу, а Хакки - на какую-то барбекю-вечеринку. Мы забираемся на гору к храму Баграта, лазаем по задворкам еврейского квартала и пьём вездесущий растворимый кофеек. Вечером Хакки встречает нас в центре города и везёт кормить едой. Он недоволен тем, что мы питаемся одними хинкали, и решает поближе познакомить нас с грузинской кухней.
Всем известно, что грузинская еда не усваивается, если во время её поглощения не говорить о политике. Ничто так не способствует хорошему пищеварению, как разговоры о тирании.
- Эрдоган - худший из ныне живущих диктаторов, - заявляет Хакки.
- Погоди, у меня есть кандидатура посочнее, - парирую я.
И моментально влюбляюсь.
На следующее утро Хакки отвозит нас в Гелатский монастырь, откуда мы стопом забираемся в регион Рача, где жарим сосиски и куски лаваша, разведя костёр на чьей-то плантации хванчкары. Всё вокруг утопает в цвету, и, кажется, это моя внутренняя весна заставляет вишни цвести. Одуряюще пахнут луговые травы. Я лежу на земле и слушаю мычание коров, пасущихся неподалёку. Жарко. Солнце свербит красным маревом сквозь закрытые веки. Я думаю о Хакки и повторяю про себя найденные в интернете фразы на курманджи.
Утром мы выдвигаемся в обратный путь. Хакки как всегда встречает нас в центре города.
- Şevbaş, - гордо говорю я, - Gelek spas.
Видали, видали, у кого тут уровень курманджи near native?
Вечером мы разговариваем о геноциде армян и о том, как Хакки провёл восемь лет в Афганистане, уехав туда в рамках личной экспресс-программы по сжиганию мостов. Теперь из-за работы он живёт в Грузии и, кажется, ему здесь вполне неплохо.
- Поменьше слушай других, делай, что тебе хочется, - говорит Хакки, изящно прикуривая от плиты.
Мне хочется замуж за Хакки.
В рамках этого желания я решаю сварить борщ. Мы закупаемся продуктами и готовим, распивая вино. Борщ выходит совершенно несоответствующим высоким стандартам выебона и уж тем более первого в жизни борща. Для Хакки этот борщ - первый. Вообразите только, какая ответственность на мне. Говорят, первый борщ может определить отношения с русской кухней на долгие годы, и все последующие борщи неизбежно сравнивают именно с первым. Однако Хакки ест и нахваливает, говоря, что это, определённо, лучший борщ в его жизни.
Утром Хакки отвозит нас на выезд из города. Мы наконец едем в Турцию. На прощание он подаёт мне руку, но я настаиваю на обнимашках. В свете обстоятельств это могло бы показаться романтическим жестом с моей стороны, но так было лишь отчасти. Все эти три дня, несмотря на разницу в возрасте всего в пару лет, Хакки заботится о нас, как о дочках. Рядом с ним все наши проблемы разрешаются совершенно ненавязчиво, будто сами собой. В вечной неопределённости нашей дорожной жизни это чувство защищенности совершенно неоценимо. Хакки обнимает нас, и делается так спокойно, так хорошо, словно невнятный путь мой рано или поздно превратится в путь самурая, а дорога отныне всегда будет широкая, ровная и быстрая, как река.
