Песок. За полтора года до кругосветки Мы лежим в узкой полоске тени, разрезающей раскаленную плоть земли. Эта земля, иссохшаяся, не рождающая ничего жизнерадостнее верблюжьей колючки, называется здесь "green Gobi". Уже Гоби, но ещё зелёная. Незрелая. Вот погоди, ещё сотня-другая километров, и она развернётся в полную силу. Дыхнёт обжигающе горячо, будто паром из кастрюли с картошкой. Мы лежим, как хлеба в печи - сонные, разомлевшие. Дышим жаром.
Солнце здесь неласковое, злое. Оно не пускает зайчиков, не гладит по щекам, не играет в волосах, а лишь безразлично укрывает душным горячим одеялом, как неопрятная старая нянечка из детского сада. Солнце здесь и правда старое, уставшее, а оттого равнодушное ко всему вокруг. Оно равнодушно к нам, к сухой бесплодной земле, на которой мы лежим, к узкой полоске тени над нами. Кажется, оно видело сотни таких, как мы, и у нас нет ни единого шанса проторить в этой пустыне свой путь - только шагать, наступая на чужие следы. Но пока мы просто лежим.
Забор, дающий нам убежище, стоит посреди выжженого поля. Он, неуместный, здесь, кажется, только ради этой узкой полоски тени. Тень, прячась от солнца, перебирается с одного ребра забора к другому, появляясь то с одной, то, после полудня, с другой его стороны.
Скучно.
Машин нет уже третьи сутки. Уже третьи сутки мы пытаемся уехать из "green Gobi" в настоящую, полноценную Гоби. Мы хотим погладить песок. Почувствовать, как он скользит между пальцами. Посмотреть на закат над барханами. Пески эти называют "поющими". Якобы при взаимодействии с ветром они издают звуки, похожие на пение. Мне представляются заунывные, томно-прекрасные песни сирен. Однако редкие проезжающие в том направлении автомобили не обращают на нас никакого внимания. Как большие жуки, они тяжело преодолевают метры неровной дороги. Кажется, им тоже скучно.
Крошечная деревня, на окраине которой стоит наш забор, днём вымирает. В остальное время её жители живут обычным деревенским распорядком: погоняют лошадей, верблюдов и коров, ходят в сельпо, пьют водку и пытаются угостить ею нас. Спасаясь от навязчивого угощения, мы петляем задворками и холмами в попытках найти место для ночлега. Разбить палатку так и не удаётся: вместо этого мы знакомимся с другим обитателем Гоби - ветром. Оставив нас спать без палатки под кустом, ветер удовлетворенно шуршит валяющимися вокруг обертками от чипсов.
Кроме солнца и ветра, в пустыне живут черепа. Судя по их количеству, коровы, собаки, верблюды и овцы специально приходят сюда умирать. Как знать. Быть может, Баяндалай - это какой-нибудь звериный Варанаси.
Вечерами я хожу гулять вокруг палатки. Я петляю между пригорками, покрытыми редким кустарником, смотрю на усыпанное звёздами небо, и слушаю "Гражданскую оборону". Почему-то именно "Долгая счастливая жизнь" становится моим гобийским гимном. Гимном ветра, солнца, песка и черепов. Всерьёз подозреваю, что это всё благодаря строчке "по болотам, по пустыням, степям", что чуть более, чем полностью перечисляет виды ландшафта, с которыми нам довелось столкнуться в Монголии. Под эту песню очень приятно гулять под безудержно звездным небом или просто бесцельно брести по степи в закат. Попробуйте. Инфа 100%.
Наконец мы решаем выбраться из-под душного одеяла няньки-солнца и поворачивать назад. Мы даём себе срок до десяти утра. Сегодня мы точно должны уехать. Если не в Гоби, то хотя бы обратно в сторону Улан-Батора. В 9:50 нас подбирает джип с четырьмя монголами, едущими, как и мы, к поющим пескам. В пути монголы кормят нас конфетами и печеньем и дарят бутылку воды.
Возле поющих песков обнаруживается оазис. Мы бредём по щиколотку в мутной воде наполовину пересохшей речушки. Вода коричневая и густая, как лужа, но нам всё равно хорошо. Вокруг редкие деревца и стада пугливых коз.
Дождавшись заката, мы ползём на дюну. Корейцы, уже преодолевшие этот путь, кричат нам ободряющие слова с вершины бархана. Идти по песку тяжело. Он гладкий и мягкий, как шёлк, но сопротивляется изрядно. Мы всё-таки забираемся на вершину и теперь сидим, глядя на закат над оазисом. По ту сторону бархана пустыня бескомпромиссна и бесконечна: там только песок. Он не поёт, но оттого не менее прекрасен в закатных всполохах.
Я чувствую что-то щемящее и незнакомое. Кажется, счастье.
Для закрепления эффекта мы скатываемся с дюны кубарем. Уши, нос, волосы, рот - всё забито мириадом крошечных крупинок. Пока мы, хохоча, выгребаем песок из трусов, я по-прежнему кристально, невыносимо счастлива. Хочется орать. Истошно, дико.
Но песок молчит, и я не решаюсь.
