Мия. За год до кругосветки
Цельность. Вот оно. То, что первым бросается в глаза. У Мии она была. У меня - нет.
У меня есть теория. Русского человека, думается мне, отличает в первую очередь отсутствие цельности. Внутренний конфликт. Потребность постоянно что-то доказывать. Неумение быть в гармонии с собой и окружающим бытием, получать удовольствие от простых радостей. Чтобы жизнь была свежая и густая, как деревенская сметана, и чтобы зачерпнуть оттуда ложкой, и не спеша облизать. "Русский человек не создан для гедонизма", - грустно вздыхаю я обычно, когда речь заходит об умении южных народов наслаждаться жизнью.
Мия была в этом смысле настоящая южанка. Она черпала из своей крынки со сметаной прямо так, пятернёй. А потом тщательно облизывала палец за пальцем. Не слишком аккуратно, зато со вкусом. Она вообще всё делала со вкусом.
Сначала я познакомилась с Шуа. Шуа была маленькая, юркая, черноглазая, задиристая и игривая. С круглым горячим пузиком. Шуа была собакой того нежного возраста, когда неловкость движений особенно очаровательна. Мия нашла Шуа на улице. Шуа на языке басков означает "огонь". Это имя действительно ей подходило. А ещё оно подходило Мии. Если бы я нашла Мию на улице, я бы, возможно, назвала её "Огонь".
Но я нашла Мию на крыше гестхауса в Куала-Лумпуре. Тут, на крыше, жила Шуа. Мия жила двумя этажами ниже, в общей комнате с кусачими клопами. Мия приехала в Азию из Страны Басков, обрилась налысо в Камбодже и теперь в Малайзии просто никуда не торопилась. Это подкупало. Рядом с ней казалось, что у тебя тоже много времени. Время просто переставало существовать.
Мы жили в пучине Китайского квартала, в самом дешёвом в городе гестхаусе с клопами. Клопы, впрочем, кусали всех, кроме меня. Возможно, Мию они тоже не кусали. По крайней мере, на их месте я бы не стала.
У Мии была суперсила - она мгновенно входила в гармонию со всем, что её окружало. С каждым, с кем говорила. С торговцем фруктами, уличным попрошайкой или служителем индуистского храма, - она каждому была своя. С ней они становились просто людьми. Не пытались что-то продать, не просили денег. Мия петляла между прилавков Китайского квартала, каждую сотню метров останавливаясь поговорить. Торговцы, попрошайки, храмовые служки вереницей проходили перед нами, сливаясь в узоры.
Мия всё украшала. Покупала венки и носила цветы на голове. Переехала из общей комнаты в отдельную и развесила там рисунки, открытки и платки. Она ходила босая по грязному Куала-Лумпуру, держа Шуа на руках. Мия не носила белья, не брила ног и подмышек и при этом не знала значения слова "бодипозитив". Ей и не нужно было. Она сама была воплощением этой идеи. В этом не было прелого душка напускного вызова, только абсолютное принятие своего тела.
Мы ходили есть в индуистский храм неподалёку и в переход в центре города - играть на флейте. Играла, конечно, Мия. В индуистском храме ей одной не приходилось разуваться: она приходила уже босая. Она вообще отлично вписывалась в толпу разноцветных сари. Едва войдя в храм, она сразу выглядела так, будто родилась не в Бильбао, а где-нибудь на берегу священного Ганга.
Мия и Шуа были гармоничны вместе. На руках у Мии Шуа становилась спокойнее и как будто взрослее. Мия собиралась забрать Шуа домой в Страну Басков. Только вот вышло почти наоборот - она осталась дома у Шуа. Вчера я написала Мии, и она, оказалось, всё ещё в Малайзии. Похоже, она по-прежнему совсем никуда не торопится.
